|
Главная страница | Экспедиции в Перу | Контакты | Книги | Музыка | Полезные ссылки |
Пишите нам club@curanderos.ru
Программа путешествия в Перу: "Магическое путешествие в джунгли. Встреча с Растениями Силы. Магия перуанских джунглей "
Леонид Велехов, Фото Виктора Грицюка
Куско. На самом деле так с точностью и неизвестно, что значит слово, ставшее названием этого города. Строго говоря, мы даже произносим его не совсем правильно: точно-то будет Коско. И испанцы пишут двояко: то Cuzco, то Cusco. Здешний Пимен — сын конкистадора и инкской принцессы, самозабвенный летописец инкской истории Гарсиласо де ла Вега — утверждал, что слово это обозначает «пуп земли». Такая этимология принята современной наукой за истину. Но есть и другие толкования, менее глубокомысленные, но от этого не менее правдоподобные. Существует, например, версия, что название Сosco (или, если угодно, Cuzco) пошло от звукосочетания, имитирующего на кечуа собачий лай. И не более того.
Достоверно известно лишь одно. Куско был столицей империи Тауантинсуйу. Она же — Империя Четырех Сторон Света (Антисуйу, Кольясуйу, Контисуйу и Чинчасуйу) общей площадью два миллиона квадратных километров с населением пятнадцать миллионов человек, включавшая в себя полностью территорию нынешних Перу, Боливии и Эквадора, частично Чили, Аргентины и Колумбии. Она же — Великая империя инков, равной которой ни по размерам, ни по мощи, ни по следу, оставленному в истории, в Южной Америке не было и, надо полагать, уже не будет.
Государство инков возникло, видимо, в XII веке, его расцвет пришелся на век XV, когда, окончательно раздавив закоренелых врагов-соседей, чанков, оно, собственно, и превратилось в Тауантинсуйу, динамично развивавшуюся и разраставшуюся вширь. Единство ее сохранялось вплоть до конца правления Инки Уайна Kапака. После его смерти наследники Уаскар и Атауальпа стали враждовать между собой и разделили государство, тем самым ослабив его. Чем и воспользовались конкистадоры, прибывшие во главе с Франсиско Писарро в «ставку» Атауальпы в Кахамарке, на севере Перу, 16 ноября 1532 года. Переговоры были недолгими. У Писарро было 60 конных солдат и 500 пеших. Атауальпа их встретил, сидя на золотом троне, в окружении пятитысячного войска, не собиравшегося, однако, воевать с незваными гостями. Используя эффект внезапности и явное превосходство в вооружении, испанец взял Инку в плен и, предварительно насильственно окрестив, удушил его. Любителям истории широко известно и связанное с этим эпизодом коварство испанцев: они вначале обещали инкам освободить их правителя, если те наполнят золотом комнату, где его держали. Подданные Атауальпы выполнили условие, но взамен ничего не получили. Борьба конкистадоров с инками окончательно завершилась четыре десятилетия спустя, в 1572-м, когда на главной площади Куско был казнен последний инка, Тупак Амару. Без всяких почестей казнен, позорно, как простолюдин и еще вдобавок вор. Так была поставлена точка в истории великой эпохи и великой цивилизации. А что такое «куско» — лай собачий или пуп мироздания, — в конечном счете неважно. Потому что на самом деле это и то, и другое. И земное, бытовое до комизма, и возвышенное одновременно.
 Площадь под названием «Пласа-де-Армас» (Оружейная) есть практически в каждом колониальном городе Латинской Америки, но в Куско — это не что иное, как Уакайпата, центр, откуда, по индейским представлениям, брали свое начало четыре стороны света |
Инкский Куско был столицей не просто по административному статусу. Он был ею в первоначальном, буквальном смысле слова: городом ста лиц — многолюдным и разнообразным по своему облику. Когда испанcкие конкистадоры вошли в город, они первым делом попали на главную площадь. Город был устроен так, что к ней вели все пути, и от нее же они лучами расходились во все уголки империи. Если Куско — пуп земли, то эта городская площадь, ныне именуемая Пласа-де-Армас, но сохранившая и старые, доиспанские, названия Уакайпата и Кусипата, — пуп Куско.
В ту пору, как об этом свидетельствовали очевидцы, Пласа-де-Армас была не просто вымощена идеально ровными каменными плитами, но еще и устлана поверх как ковром тончайшим песком и рассечена надвое речкой Сафи, забранной в каменные набережные. На правом берегу располагалась уже упомянутая Уакайпата — «место воина», где находилось место жертвоприношений, священный камень Усну, а также храмы и административные здания столицы. Гарсиласо де ла Вега уверяет, что на праздниках дело обходилось без человеческих жертвоприношений, которые якобы не были приняты в инкской религии. Но это в нем говорил патриот. На самом деле, на этом Усну вечным сном уснули тысячи, причем в основном младенцы: инки считали, что безгрешная жертва — самая ценная. Здесь проходили главные обрядовые праздники — ежегодные Инти Райми, посвященные праотцу, Солнцу. На левом берегу находилась Кусипата, «место радости»: здесь шла торговля, был разбит главный в городе рынок и вообще концентрировалась вся жизнь имперской столицы.
Конкистадоры были поражены тем высоким уровнем цивилизации, который увидели в Куско, и, скорее всего, в рассказах о городе, даже кое-что преувеличили. Ведь при всей своей брутальности они были людьми с богатым воображением, романтиками в душе, иначе никогда бы не отправились в такое беспрецедентно рискованное — в масштабах всей мировой истории — предприятие, как Конкиста. Они оставили воспоминания о том, как слепли их глаза от сияния золотых и серебряных пластин на стенах главного столичного храма Кориканчи. Посреди этого рукотворного великолепия важно разгуливали изящные гуанако и альпака. Видимо, Кориканча недаром носил свое имя, которое в переводе обозначает «закрытое пространство, в котором хранится золото».
Конечно, в «сто тысяч» каменных домов поверить трудно: их и сегодня столько не насчитаешь. Хорошо, пусть их было в десять, даже в сто раз меньше, но можно представить, какие это были сооружения. Из крупнотесных камней, подогнанных один к другому без малейшего зазора и отполированных искусными мастерами только что не до блеска, словно речь шла не об огромных неподъемных и неохватных глыбах, а о речной гальке. Едва ли не к каждому дому была подведена вода (хотя рабы Рима сработали водопровод на много веков раньше, инки, разумеется, пришли к этому своим путем). Индейцы не знали ни колеса, ни металлических орудий производства — как они управлялись с этим многотонным строительным материалом, как доставляли его из долины, как обрабатывали? Об этом мы никогда уже не узнаем: ведь у инкской цивилизации при всех ее достижениях в прикладных сферах письменности не было (кипу, узелковое письмо, в котором количество и цвет завязок на шнурах передавали определенные смыслы, конечно, не в счет). Так что нет никакой надежды, что когда-нибудь найдутся новые документы, которые прольют свет на происхождение архитектурных чудес, которыми изобилует Куско.
 Церковь Ла-Мерсед (Милосердия) и одноименный монастырь — главная гордость колониальной архитектуры Куско. Брат Себастьян де Кастаньеда выстроил эти здания в 1535 году на пустыре, примыкавшем к Кусипате — его пожаловал монахам сам Писарро |
В том-то и чудо, что все это достояние можно увидеть сегодня. Цивилизация инков — не Атлантида, исчезнувшая бесследно и навсегда, не Помпеи, заживо погребенные под лавой Везувия, и даже не современная инкам цивилизация ацтеков на территории Мексики, почти полностью стертая испанскими конкистадорами с лица земли. Современный Куско и его окрестности, далекие и близкие, хранят обломки и целые фрагменты старого, инкского, дописаррова города.
Сегодня с них только что пылинки не сдувают, к иным уличным камням даже прикасаться не разрешают, как, например, к знаменитому 12-угольному камню в кладке стены Дворца Инки Рока на улице Атун Румийук. Ведь эти камни кормят город и всю страну, обеспечивая течение полноводной, ни в какое время года не мелеющей туристической реки (200 тысяч туристов ежегодно посещают Куско: девять ежедневных рейсов из Лимы всегда забиты до отказа). Но ведь и пять веков назад, когда конкистадоры огнем и мечом принялись насаждать здесь новую веру, разрушая храмы старой, языческой, они в какой-то последний момент словно задумывались и что-то оставляли нетронутым. Почему?
Тот факт, что свои соборы, монастыри, казармы, дворцы, административные и жилые дома они часто возводили на старом, инкском фундаменте, предварительно разрушив то, что на этом фундаменте было возведено великими строителями-инками, историки объясняют лишь прагматизмом завоевателей. Мол, зачем все усложнять, новый фундамент закладывать, если старый такой прочный? И как не использовать в цоколе и стенах новых зданий грандиозные, великолепно обработанные камни? Мне же такая трактовка кажется упрощенной. В этом возведении на старых колоссальных камнях символов новой веры и нового стиля жизни усматривается, помимо практических соображений, большая идея. Старое в буквальном смысле слова попиралось, и этим наглядно доказывалось превосходство новой культуры — культуры европейцев. В назидание, так сказать, истории и инкским потомкам. В этом и заключалась идеология Конкисты, без которой это предприятие никогда не увенчалось бы успехом.
В современном Куско несть числа шедеврам колониальной архитектуры, возведенным на «костях» архитектуры инкской. Так, стоят на основании, оставшемся от Кориканчи, грандиозная католическая церковь Санто-Доминго и монастырь доминиканского ордена. Это одна из первых «застроек», осуществленных испанцами на месте, где прежде красовалась инкская святыня. Доминиканцы были первым католическим орденом, чьи посланцы прибыли в Перу еще в 1532 году, вместе с головным «эшелоном» конкистадоров. А уже в 1539 году под личным присмотром Франсиско Писарро и брата Висенте Вальяверде на развалинах Храма Солнца началось возведение доминиканской церкви и монастыря.
 Городской рельеф крайне неровен. В Куско редко найдешь улицу, которую не пришлось бы «оформлять» в виде лестницы, вроде этой, ведущей древним путем из Анан (Нижнего) в Урин (Верхний) Куско |
Так строились не только храмы: многие жилые и административные здания Куско сооружены с использованием инкского фундамента целиком или отдельных камней, из которых складывался цокольный этаж. Пожалуй, самый красивый образец подобного рода — так называемый Дом Адмирала начала XVII века. Сегодня в нем располагается музей инкской культуры, а построил его себе для жилья вице-губернатор Франсиско Альдерете Малдональдо. Исключительной красоты и гармонии строение, цокольный этаж которого сложен из инкских камней, а второй и мансарда решены в классическом колониальном стиле: белая штукатурка стен, бронзовые фонари, черепичная крыша… Только в резьбе оконных и балконных наличников вновь неожиданно проглядывают инкские мотивы.
Сперва удивляешься обилию в Куско таких «двучастных» домов, потом узнаешь: среди этих «инкских фундаментов» много… как бы точнее выразиться? Не подделок, нет… Дело в том, что в XVII веке в Куско вошло в моду строить нижние этажи, так сказать, а-ля инка. Этот стиль даже получил название «инкский колониальный» и подарил миру настоящие шедевры, вроде стены улицы Семи Змей, выходящей на Пласа-Насаренас. Конечно, эта имитация. Уже не индейцами, а испанцами при помощи иной техники обработаны эти камни и сложены стены узкой, на ночь запирающейся улочки. Второй такой, с воротами и засовом, я в Куско не видел. Но как красиво сделано! Некоторые части украшены орнаментом в виде змеек — отсюда и название переулка.
Но, что и говорить, подлинное ценится выше любой, пусть самой искусной стилизации. Поэтому стены улиц Марури или Ауакпинта, или уже упоминавшейся Атун Румийук пусть и не испещрены причудливым барочным орнаментом, пусть они проще и грубее, но помнят прикосновения рук строителей империи инков. Они сложены из настоящих камней, обработанных в ту, доконкистадорскую эпоху. Идешь по этим улицам — и представляешь себе, как сперва текли по ним с песнопениями процессии в дни великих праздников в честь Солнца, а затем гулко стучали подковы крутобоких коней бородатых конкистадоров и волоклись по мостовой притороченные к седлам большие кожаные мешки. В них Писарро и его товарищи кидали все диковинное и ценное, что встречали на своем пути, от золотых и серебряных самородков до кукурузных зерен и какао-бабов.
 Еще одно свидетельство причудливого смешения индейских традиций и христианских верований. Семьи кечуа в полном составе ходят в церковь по важным праздникам, вроде именин главы клана. Чем «значительней» церковь, тем ярче надо нарядиться |
Конкистадоры, конечно, раздавили Тауантинсуйу, превратили ее в строительный материал для своей собственной, великой колониальной державы. Но столь близкое «знакомство» не могло не оказать влияния и на культуру завоевателей. Да, испанцы навязали потомкам инков свою веру, свой язык, свои традиции, свои эстетические каноны, но сами эти каноны и традиции, и даже вера исподволь испытали на себе обратное влияние.
Мы прилетели в Куско в субботний день, когда он отмечал большой христианский праздник. Если церковные процессии на улицах Лимы посвящены Сеньору де лос Милагрос — Христу-Чудотворцу, — то в Куско почитают Сеньора де лос Темблорес, Господа Землетрясений (город находится в сейсмически опасной зоне, и землетрясения не раз серьезно разрушали его). Однако надо видеть эту праздничную «католическую» процессию, которая под пронзительный аккомпанемент окарин — традиционных кечуанских духовых инструментов — несла скульптурные изваяния христианского святого вперемешку с изображениями инкских божеств Пачакамака (Великого Отца), Пачамамы (Великой Матери) и Виракочи, а также — с вырезанными из засушенной тыквы фольклорными масками. Разодета толпа была в традиционные кечуанские красно-белые пончо и шляпы. Рассмотрев это шествие, я зашел в кафедральный собор, где справа от алтаря находится крупная, в два человеческих роста, скульптура Спасителя, и обнаружил, что Сеньор де лос Темблорес — темнокожий (правда, чуть позже выяснилось, что этой окраской он обязан времени и копоти…).
Собственно, ничего удивительного для Латинской Америки в этом нет: научно это называется синкретизм — взаимопроникновение верований, в нашем случае христианского, католического и языческого инкского. Такое на континенте встретишь сплошь и рядом, в этом главный феномен и своеобразие латиноамериканских культур.
Чуть позже у Гарсиласо де ла Веги я вычитал, что, по его мнению, Сеньор де лос Темблорес — это вообще реинкарнация Пачакамака. Тут, конечно, хранитель инкского культурного наследия преувеличивает. Однако не в этом дело. Главное: почему стало возможным такое глубокое взаимодействие культур, благодаря которому и сохранились многие духовные и материальные ценности инков? Историки много рассуждали о жестокости Конкисты, о ее «идеологическом обеспечении» — политике церкви, огнем и мечом обращавшей в свою веру вчерашних язычников. Конечно, жестокости и несправедливости было много. Но только взгляните на соседнюю Северную Америку, где англо-саксонская кальвинистская церковь не оставила даже пыли от цивилизаций доколониального периода. Испанская церковь, разрешив смешанные браки между выходцами из метрополии и местными уроженками (в основном, конечно, наследницами местной знати — ньюстами), одним этим дала шанс диалогу культур. И в дальнейшем она проявляла терпимость, наблюдая за этим диалогом и взаимопроникновением. Что далеко ходить за примером? Вот он, неоднократно мною цитированный Гарсиласо, сын испанского капитана и инкской принцессы, внучки Тупака Юпанки, выдающийся интеллектуал, писатель и историк. 21 года от роду он, между прочим, уехал с родины в Испанию и так всю жизнь там и прожил…
Но боги богами, камни камнями, а стиль Куско — это прежде всего конечно, стиль классического колониального города. Нужно четко это понимать, чтобы не создалось впечатления, будто он целиком состоит из крепостных инкских развалин и священных камней. Нет, в архитектурном плане это — в первую очередь сокровищница колониального барокко. На одной только Пласа-де-Армас как минимум полдюжины жемчужин стиля. Величественный кафедральный собор как бы закрывает площадь с востока. Справа к нему примыкает скромная церковь Дель-Триунфо — самый первый христианский храм в Куско (1536 год), названный так в честь победы над воинством восставшего Инки Манко. Здесь хранится знаменитый «крест Конкисты», которым один из капитанов Писарро «осенил» Куско по прибытии. Слева — часовня Саградо-Корасон.
Ну, а с правой стороны площади — уже неоднократно упоминавшийся шедевр «андского барокко», как его здесь называют, — Компаньиа-де-Хесус (1668). В свое время, когда иезуиты ее возвели, местный клир воспылал гневом: церковь напрочь затмила кафедральный собор. Поползли слухи, что там иезуиты схоронили одиннадцать миллионов унций золота. Во всяком случае, интерьер, и прежде всего поразительный алтарь, свидетельствуют о том, что заказчики и впрямь не знали нехватки в этом металле. Много здесь и хорошей живописи: в частности, полотно XVII века, запечатлевшее бракосочетание инкской принцессы (во крещении Беатрис Клары) с капитаном Бельтраном Гарсиа де Лойолой, внучатым племянником небезызвестного Великого Инквизитора Игнасио Лойолы (это снова к вопросу о «диалоге культур»). Слева к ней примыкает часовня Нуэстра-Сеньора-де-Лорето; справа — церковь Ла-Мерсед.
Сам же собор не чужд громоздкости и эклектики: это, в общем, присуще многим кафедральным соборам мира, в которых зодчие норовят соединить все, что можно, видимо, для пущего величия. Так и в Куско: в храме, который строили больше ста лет, с 1560-го по 1668-й, воплотились черты и барокко, и маньеризма, и готики. Возвели зато на совесть: это — одна из немногих церквей, которая не пострадала от страшного землетрясения 1650 года. Все здесь грандиозно: главный колокол Мария Ангола — самый большой в Южной Америке, весом 6 тонн, отлитый 350 лет назад из золота, серебра и бронзы; колоссальный алтарь; украшающие интерьер грандиозного размера картины кисти Диего Киспе Тито, Басилио Пачеко, Маркоса Сапаты и прочих мастеров так называемой «кусканской школы живописи». И, наконец, то самое изваяние «цветного» католического патрона Куско, на которое помимо прочих материалов ушло 25 кг чистого золота и бессчетное количество драгоценных камней.
Но по мне одна из самых обаятельных достопримечательностей собора — высокий подиум, на котором он расположен. Его ступени — любимое место отдыха горожан и туристов: садишься, греешься в лучах заходящего солнца, рассматриваешь город и прохожих, отбиваясь каждые пять минут от навязчивых мальчишек-чистильщиков обуви, которые предлагают свои услуги, даже если на ногах у тебя пляжные тапочки. (Однажды, для эксперимента, я сел босиком, спрятав обувь в сумку: все равно приставали.)
С двух оставшихся сторон площадь замкнута двухэтажными белыми домами, украшенными голубыми и коричневыми балконами — в типичном колониальном стиле. Когда то, надо полагать, они были жилыми, сейчас это сплошь сувенирные лавки и рестораны.
Пласа-де-Армас лежит на дне чаши, «стенки» которой образуют Анды. Панорама, когда ты стоишь в ее центре, открывается потрясающая, куда ни кинь взгляд: взбегающие вверх городские улочки, а еще выше — горы. А уж что повидала на своем веку сама площадь, какие зрелища — не только праздничные, но и кровавые, — открывались с этих голубеньких нарядных балконов! Здесь казнили главных действующих лиц перуанской истории: последнего Инку Тупака Амару I (это произошло, как сказано выше, в 1572 году) и борца за национальное освобождение Тупака Амару II (1781). Одного из главных героев Конкисты, бросившего на свою беду вызов самому Писарро и за это поплатившегося, Диего де Альмагро (1538), потом — его сына, тоже Диего, по прозвищу Эль Мосо — «младший» (1542)… Сегодня многочисленные потомки Писарро и не менее многочисленные члены семьи Альмагро мирно «спят» рядом — в родовых усыпальницах в монастыре Ла-Мерсед.
От Пласа-де-Армас улочки разбегаются вверх в добром десятке направлений, и куда ни пойдешь — что-нибудь интересное, а подчас и поразительное, непременно встретишь.
Обогнешь кафедральный собор справа и, дальше, не сворачивая, впереди — выйдешь на самую, пожалуй, крутую (в буквальном смысле слова: очень резко она взбегает вверх) улочку Триунфо. Она не только крута, но и так узка, что из окон стоящих по обе ее стороны домов можно без особого усилия пожать друг другу руки. Вскарабкавшись по Триунфо, попадаешь в квартал Сан-Блас — один из самых живописных в городе. Его называют кварталом художников — прежде здесь селилась богема, чуть ли не каждый вечер на площади, где стоит церковь, разыгрывались всевозможные представления. Целыми днями, невзирая ни на будни, ни на выходные, шла торговля изделиями кустарных промыслов, картинами местных художников. В общем, этакий перуанский Монмартр. Сейчас, как мне показалось, традиция утрачена: бродячих артистов и торговцев на площади у церкви Сан-Блас не больше, чем в остальных людных местах города. И куда меньше, чем в самом людном — на Пласа-де-Армас. Кстати, в один из дней нашего пребывания в Куско, когда разразилась сильнейшая гроза, молния угодила в церковную колокольню, отбив кусок карниза. Бродя в тот день по городу, я как раз зашел впервые туда и видел все своими глазами. На следующий день местная газета вышла под шапкой: «Молния почти разрушила церковь Сан-Блас». Газетчики с их склонностью все раздуть до масштабов сенсации — они и в Куско газетчики.
А сама церковь выделяется совершенно не барочной строгостью форм: низкая, почти квадратная, похожая больше на средневековый православный храм, нежели на католический. Но внутри — все же барочный, красивейший амвон, вырезанный из цельного куска кедра. Сделан в последней трети XVII века и считается лучшим образцом работы по дереву за всю историю колониальной Америки...
Теперь обогнем кафедральный собор слева, сделаем еще несколько виражей и окажемся на улочке со странным для здешних мест названием Швеция (Suecia). Отсюда минут за десять можно выйти к самой высоко стоящей церкви города — Сан-Кристобаль. Дальше уже начинается заповедный парк Саксауаман. Еще выше, за парком, на холме, — огромная беломраморная статуя Спасителя, раскинувшего руки, словно в желании обнять древний город. Церковь примечательна тем, что построил ее в первые годы Конкисты обратившийся в христианство касик (вождь) Кристобаль Паулью — в знак преданности новой вере. Рядом — еще одно примечательное сооружение: дом Лопе де Агирре — того самого знаменитого Бича Божьего, который одним из первых бросил вызов метрополии и долго терроризировал регулярные испанские отряды по всей Южной Америке еще в 60-х годах XVI века. Кстати, спустя века после того, как он был убит, в доме не раз останавливался во время своих наездов в Куско другой герой Америки, Симон Боливар.
Пройдя мимо храма Компаньиаде-Хесус, мимо дома маркизов де Вальеумбросо, вдоль по улице Санта-Клара, пройдя, наконец, сквозь красивую, хотя и изрядно обветшалую, словно изъеденную старостью, ажурную арку с тем же названием, попадаешь в совсем другую обстановку, нежели та чинная, что царит на Пласа-де-Армас.
Там, на Пласа-де-Армас и прилегающих к ней кварталах, жизнь регулируется и контролируется в интересах главного, с точки зрения властей, сокровища Куско — туристов. Здесь, в Санта-Кларе, кишит настоящий человеческий муравейник, на туристов никто не обращает внимания, люди живут своими заботами, не столько продают, сколько покупают — в основном хлеб насущный. Куда-то торопятся, бегут, вскакивают на ходу в диковинного вида автобусы, вышедшие в свой первый рейс лет сорок назад, встречаются, прощаются, здесь же, на обочине, перекусывают на скорую руку, кормят грудью детей, и т. д. и т. п. Это вовсе не значит, что приезжему здесь некомфортно: перуанцы в массе своей люди исключительно приятные, мягкие и обходительные. Общаться с ними одно удовольствие. Где-то я прочитал, что за пределами туристических «троп» туристу надо держать ухо востро, а еще лучше с этих троп вообще не сворачивать: в лучшем случае вытащат кошелек, в худшем — изобьют и ограбят. Чепуха все это: в жилых, нетуристических кварталах чувствуешь себя в такой же безопасности, как и на наводненной полицией Пласа-де-Армас или на главном городском проспекте Эль-Соль (Солнца).
В Санта-Клара тоже немало архитектурных достопримечательностей — одноименная церковь, которой этот округ начинается, церковь Сан-Педро, в которую как бы упирается улица Санта-Клара, и где квартал заканчивается. Но главная достопримечательность этой части Куско — рынок, что между Сан-Педро и железнодорожным вокзалом.
Хотите увидеть все мыслимые национальные типы этой местности, все возможные традиционные одеяния, узнать, что едят современные кечуа, — идите на этот рынок. В первый момент нужно, конечно, сделать усилие и преодолеть некоторую брезгливость: все очень скученно, торговля идет прямо на полу, никаких тебе прилавков, в нос ударяют острые запахи — правда, в основном это пахнут очень вкусные приправы и соленья. Непривычно, кроме того, видеть в мясном ряду морских свинок, которых продают связками, в мешках, тут и там шевелящихся прямо под ногами покупателей. Бедные свинки — основа одного из самых лакомых блюд перуанской кухни, чири учу. Их запекают целиком в духовке вместе с бобами, сладким перцем, китайским луком, овечьим сыром, окороком, кусочками курицы, затем еще заправляют какими-то особенными сушеными водорослями и подают на кукурузной лепешке. Блюдо, в общем, праздничное, не будничное, связанное с католическим праздником Тела Христова, который посвящен таинству евхаристии и отмечается в июне. Но, судя по бойкой торговле свинками в ноябре, едят чири учу круглый год.
Да и повсюду расставленные тазы с плавающими в них лягушками — тоже излюбленным местным лакомством — не самый для нас привычный антураж обжорного ряда. Но зато когда вы увидите горы сдобных хлебов, испеченных в форме ангелов, храмов, тотемных масок, коней, конкистадоров и, конечно же, лам-альпака, похожих на овец, ваше сердце захолонет от восторга. А уж какой вкусный этот хлеб!
Впрочем, рынок — еще и здешний ВДНХ: каких только фруктов, овощей, зерновых вы здесь не найдете. Многое из этого ряда вам не придется увидеть нигде в мире. Разве вы слышали когда-нибудь про такие фрукты: чиримойя, лукума, пакайя?
Благодаря, между прочим, все той же древней цивилизации инков Перу стало мировой сельскохозяйственной кладовой. Одной только кукурузы здесь известно около двухсот видов. Причем выращивают ее лишь в высокогорье, на высоте не меньше 3 300 метров, так что Куско можно считать и кукурузной «столицей».
Всех двухсот видов, конечно, на рынке в Санта-Кларе не сыщешь, но несколько десятков я насчитал: черная, красная, синеватая, многоцветная, с початками в форме шара и тыквы, белая как снег, с крупными, размером с фундук, зернами. Поп-корн, который выходит из здешней кукурузы (тут его называют crespo — «кудряшки»), получается и вовсе с небольшое яблоко. Но самое вкусное, что готовят из этого злака, это, конечно, томаль — вареная молотая кукуруза, перемешанная с мукой и измельченными помидорами, спрессованная и упакованная в кукурузный же лист.
Кукуруза, кроме всего прочего, имеет «священное предназначение» — из нее готовят чичу, брагу в 20 градусов, вроде густого пива, без которой не обходится ни один праздничный стол. Но, как и в случае с запеченными морскими свинками, кечуа, кажется, не склонны ждать праздника, чтобы промочить глотку. Сужу по тому, сколько ее продается на рынке. И не только на рынке: выезжаешь из Куско в окрестные деревни и буквально каждые сто метров видишь жилой дом, на крыше которого на шесте треплется либо цветная тряпка, либо просто яркий полиэтиленовый пакет. Это условный знак: тут гонят чичу на продажу.
Вот так: два шага — почти что в буквальном смысле слова, — и из музея под открытым небом ты попадаешь в реальную жизнь. Довольно бедную, с множеством проблем, но при этом, повторяю, такую же миролюбивую, как та, что царит в «музее». Такое я вижу впервые, немало километров в своей жизни отшагав по блистательным центрам латиноамериканских городов и по их нищим, злым окраинам, где бал правят «генералы песчаных карьеров».
 Альпака (vicugna pacos) из рода лам семейства верблюдовых одомашнена в Перу задолго до появления там инков. Его диким предком была, скорее всего, горная викунья. Используется в хозяйстве это копытное почти так же, как до Писарро: шерсть, молоко, мясо… |
Куско — очень «театральный» город. По центру постоянно идут какие-то шествия, процессии, почти непременно заправленные каким-нибудь политическим «майонезом». Мы приехали за два месяца до региональных выборов, так вот от этих выборов невозможно было никуда деться. Растяжки с лоснящимися физиономиями деятелей, с трудом умещающимися на полотне, встречали нас в далеких селах, на горных пастбищах, и только что остатки инкских крепостей не были обклеены предвыборной рекламой. На всех праздничных митингах кандидаты шли во главе духового оркестра с таким видом, словно они — инки, древние божества или Сеньор де лос Темблорес, которым эти торжества посвящены. Оркестрик причем был всегда один и тот же. Такое впечатление, что он доходил с очередной партией с Пласа-де-Армас до ближайшего угла Авенида-эль-Соль, заворачивал за него, а там его уже ждала массовка из другой партии. И через минуту он шествовал обратно на площадь, аккомпанируя на своих окаринах и литаврах агитации, противоположной той, которой он «подыгрывал» пять минут назад.
Да что там Сеньор Покровитель Землетрясений: члены какой-то, видимо, самой активной партии умудрились затесаться даже в карнавальное детское шествие по поводу Дня Всех Святых, именуемого в протестантских странах Хэллоуином, который тоже пришелся на дни нашего пребывания в Куско. Агитлистовки выдавались вместе с традиционными хэллоуиновскими карамельками, невзирая на то, что получатели явно не дотягивали по возрасту до избирательского ценза.
...Но, конечно, кто бы ни были многочисленные боги языческого инкского пантеона и святые из пантеона католического, самым главным из них в реальной жизни Куско приходится признать бога торговли. Торговый дух настолько вездесущ, что проник и туда, откуда Иисус, как известно, изгнал купцов. В двух шагах от нашего отеля «Пикоага» находился храм Св. Тересы. Тоже из старых, еще XVI века. Здесь и церковь, и одноименный женский монастырь. На тяжелой кованой двери надпись: «Орден кармелиток-босоножек». С замиранием сердца, чувствуя себя Д’Артаньяном, навещающим Констанцию Бонасье, я зашел как-то внутрь. Монастырская аскеза, полутьма, ни души. Напротив двери окошечко — вроде тех, что бывают в регистратуре поликлиник или на детских молочных кухнях. Над окошечком табличка: «В продаже яблочный уксус и церковное вино». К сожалению, в тот день лавочка была закрыта. А то я бы непременно, вдобавок к уже купленному в «светском» магазине писко — перуанской виноградной водке, — прихватил бы в Москву и церковного вина, изготовленного предприимчивыми монахинями прихода Св. Тересы.
Ну а уж за пределами освященных пространств торговля в Куско не просто кипит, а бушует. Главный бренд — альпака. Не сами, конечно, очаровательные ламы, а ее замечательная, исключительно нежная, тонкая и теплая шерсть. Этих парнокопытных в Куско и его окрестностях видимо-невидимо. Дети-кечуа целыми днями таскают ягнят в заплечных красно-белых котомках, откуда торчат только аккуратные головки. Животное отличается такой удивительной кротостью, что сидит в той котомке, как кукла, совершенно неподвижно. Когда я первый раз увидел такого ягненка в «сумке», то подошел проверить: настоящий ли. Погладил — он продолжал сидеть, не моргая и не шевелясь. Если бы его не выдавало биение сердечка под тонкой кожей, то я бы остался в полной уверенности, что приласкал искусно сделанную игрушку.
 Детей из окрестных деревень по выходным привозят на центральные площади Куско в немыслимых одеяниях, выдаваемых за традиционные. Туристы, желающие сфотографировать кого-нибудь их них, платят за снимок один доллар |
Но главный промысел — это готовые изделия из шерсти альпака. Их столько, что лишь диву даешься, как много шерсти дает зверь. Наверное, есть в Куско и фабрики: однако мне показалось, что весь производственный цикл осуществляется прямо на улице. Выгуливая альпака, одни старухи их и вычесывают по десять раз на дню. Другие, сидя на улицах Куско, на обочинах дорог, уже прядут нить из этой шерсти. А где-то, видимо, неподалеку, в каком-нибудь сарае, вяжут из этой бесконечной нити пончо, чоло (пуловеры с капюшоном), чулио (кечуанские островерхие шапочки с длинными ушами), мужские куртки-накидки, мантильи, шарфы, перчатки, носки…
Куско завален этим добром, конкуренция среди уличных торговцев страшнейшая, каждый потенциальный покупатель — на вес золота. Едва выходишь из гостиницы, тебе наперерез бросается сразу несколько торговцев, размахивая изделиями из альпака, как парламентарии флагами. Бормочешь, что, мол, потом, не до покупок сейчас. «Запомни, амиго, — умоляюще сказала мне женщина, которой я малодушно пробормотал насчет «потом», — меня зовут Нанси, покупай альпака только у меня, у меня настоящая альпака-бэби…» (Из шерсти детенышей получаются лучшие изделия.)
Через несколько дней я шел по какой-то другой части города, далекой от моей гостиницы. И ко мне кинулась женщина с грудой свитеров: «Меня зовут Нанси! Меня зовут Нанси! Помнишь, амиго, ты обещал купить альпака именно у меня, когда выходил позавчера из отеля «Пикоага»!
Прямо сцена из «Мастера и Маргариты»: «Меня зовут Фрида! Меня зовут Фрида!»… Я, конечно, не мог спасти Нанси ни от какой серьезной напасти, как булгаковская героиня спасла Фриду, но свитер у нее купил.
Другой культовый местный товар — это, конечно, кока. Как сказал какой-то здешний мудрец еще на заре Конкисты: кока — это Перу, а Перу — это кока. Нет, не подумайте ничего плохого, я говорю о листьях, которые от наркотика так же далеки, как, скажем, таблетки нитроглицерина от динамита. Листья коки в этих высокогорных краях, где голова в первые сутки пребывания норовит расколоться на тысячу мелких кусков, а в оставшееся время просто болит, почти не переставая, — не роскошь и не лакомство, а необходимость и единственное спасение от этой чертовой сароче — горной болезни. Представить себе утро в Куско без зеленого чая из коки, по-моему, так же невозможно, как представить себе это утро с чашкой кофе. Сама мысль выпить здесь кофе, на мой взгляд, может прийти в голову только человеку, давно вынашивающему идею самоубийства.
А чай я в большом количестве привез в Москву. Лучшего успокоительного, как я теперь считаю, на свете нет.
В общем, Куско — это необычайно живое, колоритные и яркое современное место. Но, налюбовавшись им, все-таки так хочется еще и еще раз вернуться в тот, давний мир камней и теней — теней тех, кто обитал здесь более пятисот лет назад. Несмотря на то что следы существования этих людей стирались грубой рукой конкистадоров, все-таки эти следы остались. Конечно, в самом городе они носят характер если и не формальный, то все-таки лишь символический: тут камень, там камень, здесь целый фундамент от инков остался, а там их влияние ощущается в колониальной архитектуре… За пределами же Куско, в окрестностях далеких и близких, можно увидеть свидетельства, так сказать, полновесные. Тоже, конечно, осколки и остатки, но все-таки…
Едва выехав за городские пределы, попадаешь в заповедный парк Саксауаман, где сохранились существенные остатки инкской крепости. Ее стены сложены в форме зигзагов. В переводе с кечуа название форта означает «гордый сокол». Камни, из которых он сложен, по 40—50 тонн весом, а одна из глыб, высотой девять метров и шириной четыре, весит 125 тонн. Кажется, это самый большой камень во всей Южной Америке. Напомню, инки не знали ни колеса, ни рычага и возводили сооружения из этих глыб, используя исключительно наклонную плоскость. Ее же использовали позднее и испанцы, когда разоряли Саксауаман: попросту сбрасывали громадные камни вниз, в долину Куско, где их вновь обрабатывали и строили из них колониальные здания. Материал этот пошел на многие католические храмы, в частности на кафедральный собор. (Инки, к слову, не знали и раствора, так что все эти грандиозные крепостные стены держались исключительно за счет плотной пригонки одного «великана» к другому. Идя мимо крепостных стен, ощущаешь себя совершеннейшей букашкой.)
Саксауаман остается национальной гордостью кечуа. Каждый год 24 июня, в день инкского праздника номер один — Инти Райми, — на крепостных развалинах, в естественном амфитеатре собираются десятки тысяч людей. Конечно, это не пять миллионов, которые (по преданию) собирал «фестиваль» в лучшие времена...
Проехав еще километров пять, приезжаешь к храму Кенко, выдобленному в скале в форме лабиринта. Само название это означает «спираль». Извне скала похожа на пуму: во всяком случае, так считают экскурсоводы. Что ж, при некотором напряжении воображения начинаешь видеть в глыбе сходство с этим священным для инков животным, на которое, по легенде, похожа планировка самого Куско.
 Пука-Пукара («Красная крепость»), ныне представляющая собою комплекс руин, определенно одно время служила для защиты столицы. Кроме того, по мнению археологов, выполняла она и роль постоялого двора, и продовольственного склада, и охотничьей базы |
Бросок еще на несколько километров вперед — и перед нами остатки Пука-Пукары, «красной крепости». Она составляла часть оборонительной системы Куско. С одной из ее высоких башен, в случае опасности, передавались сигналы тревоги в Саксауман. В свою очередь, в Пука-Пукаре получали этот сигнал из Тамбомачая, расположенного еще на несколько километров к северо-востоку. Такая вот была продуманная система фортификаций и коммуникаций.
Тамбомачай был не только укреплением, но и «местом отдыха» — так и переводится его название. Здешний храм был посвящен Воде: и по сей день тут бьют источники кристально чистой влаги, которую инки считали священной. Совершив в них омовение, можно было навсегда остаться молодым. Сейчас, увы, источники не столь полноводны, как пять веков назад, поэтому купание в Тамбомачае запрещено. Специальный человек сидит на горке неподалеку от источника и наблюдает, чтобы запрет не нарушался. Едва только я зачерпнул в пригоршню живой воды, раздался свисток. Но ополоснуть лицо я все-таки успел. Посмотрим теперь, даст ли это желанный результат.